Священник Алексий Касатиков
Познание: религия, наука, миф
Много приходилось и приходится слышать рассуждений об отношениях между наукой и религией. Хотелось бы высказать и свое мнение, которое, надеемся, внесет свою скромную лепту в выяснение данного вопроса. Основывается оно на православных взглядах автора, с детских лет любящего науку и твердо убежденного, что наука, сумевшая встать на ноги исключительно благодаря христианству, может и должна приводить к Богу исследователя через «рассмотрение творения Божьего» (Рим. 1,20).
Нижеследующие рассуждения не имеют целью «примирить религию и науку, поскольку те никогда не враждовали. Принимая это положение за исходное, попытаемся выяснить должную картину взаимоотношений религии и науки. Единство их тем более очевидно, что порождены они одним источником – человеческим сознанием, и поэтому естественным соотношением религии и наук и может быть только согласие, но не взаимоисключение. Посмотрим, каким образом это согласие осуществляется.
Деятельностью именно человеческого сознания порождена наука. Не могло и религии быть без него.
В широчайшем смысле наукой является и религия, т.к. в ней мы научаемся познанию Бога, установлению живой связи с Ним. Ведь само это слово происходит от religare (лат.)- «связываю». Но, как увидим ниже, и познание мира, т.е. того, что не является Богом, что мы и будем подразумевать собственно под словом «наука», не возможно без правильно установленной связи с Богом, т.е. религии. Религиозные воззрения, т.е. выражающее взгляд на связь с Богом, определяют и взгляды человека на свои способности к познанию мира. Не знаю, как с точки зрения тех или иных религий можно объяснить тягу человека к познанию, но необходимость этого указывается совершенно четкими словами Иисуса Христа: «Познайте истину и она сделает вас свободными» (Ин 8,32). Из этого следует и вот какие важные вещи.
Во-первых, человек, будучи призываем к познанию истины, признается не знающим ее.
Во-вторых, это состояние отчуждения от истины признается за порабощение, от которого человек должен стремиться избавиться т.е. состояние это противно человеческому естеству. Что же советует нам Священное Писание для познания истины? Где есть истина и что есть она? Простые и ясные слова Евангелия отвечают на эти вопросы: «Благодать же и истина произошли через Иисуса Христа» (Ин.1,17), и еще Сам Христос свидетельствует о Себе: «Я есть путь, истина и жизнь» (Ин.14,16).
Но на все это ум, не нашедший еще связи между религией и наукой, т.е. понятиями человека о Боге и о мире, может основательно возразить: «Все сказанное касается истины религиозной. Где же наука?». Да, согласимся это еще не наука в смысле познания мира. Но, во-первых, познание Бога нисколько не мешает нам познавать мир, а во-вторых, познание Бога есть начаток и основание познания мира. Каким образом? Познавая Бога, каким открывает нам Его христианство, мы можем утверждать: 1) Мир не есть Бог, а Бог не есть мир; 2) Мир и все, что в нем, есть творение Божие; 3) Мир сотворен Богом весьма добрым, но через грех в мир вошла смерть и тление; 4) Бог не оставил после этого мир, но возлюбил его так, что и Сына Единородного отдал, чтобы мир имел жизнь. И т.д. И кроме того, Бог не считает познание мира человеком бессмысленным или недостойным делом. Наоборот, Он наделил человека способностью к этому и побуждает человека к познанию Своего творения. Он Сам приводит к человеку всех зверей, птиц, чтобы человек «нарек им имена» (Быт. 2,20), прозревая полученной от Бога способностью их существо. Мы видим, что правильные отношения человека с Богом, т.е. правильная религия, приводят человека к правильному познанию мира. Именно в таких отношениях человек находился с Богом тогда, когда нарекал имена всем животным. Как видно из того же места Писания и на себя человек имел правильный взгляд, поскольку верно определил, что среди бессловесных животных «не нашлось ему помощника» (Быт. 2,20), а также потому, что в жене, приведенной к нему, узрел «плоть от плоти и кость от костей своих» (Быт., 3,23).
Однако, после грехопадения способность человека к познанию была сильно повреждена и потому исказились понятия человека и о Боге, и о мире. Бог стал мыслиться грубо, и образ Его стал наделяться чертами творения, тогда как творению стали приписываться божественные свойства. Так родилось язычество. В этом двояком движении: принижения понятий о Боге, и обоготворении твари скрыта его главная суть. Потеряв способность к различению естества познаваемых предметов, люди «славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам и четвероногим и пресмыкающимся…. Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца». (Рим. 1,23-25).
Языческие взгляды, как религиозные, так и научные, хотя и несут в себе некоторые частицы истины, но достаточно неосновательны как с религиозной, так и с научной стороны. Вот итог нарушения живой связи с Богом. Христианство же, будучи плодом Божественного вхождения в бытие человечества, восстанавливает эту связь и потому дает основания для построения правильной науки.
Таков христианский взгляд на науку. Попытаемся теперь определить взгляд на религию, следуя правилам научного мышления.
Началом нашего рассуждения будет то же утверждение, что человек склонен к познанию. Мы видели уже основание этого утверждения с точки зрения христианской, а наука доказывает то же уже самим своим существованием, поскольку она рождена склонностью человека к познанию и не может существовать без этой склонности. Как наука осуществляет познание? Постановкой вопроса и поиском основательного ответа на него. Что может быть основанием для ответа? Только опыт, понимаемый как мера сопричастности к бытию познаваемого предмета. Осмысление этой сопричастности, т.е. опыта, есть созерцание, а выраженное вслух других людей оно становится свидетельством.. Свидетельство есть основа для обучения, которое есть со стороны учителя передача своего опыта ученикам посредством свидетельства, а со стороны учеников – восприятие опыта учителя посредством его свидетельства. Итак, видим, что давая ответы на поставленные вопросы, решая задачу познания, человек приобщается к некоторой области бытия. Либо, через личный, непосредственный опыт, либо посредством чужого свидетельства, восприятие которого также есть опыт ученика. Личным опытом человек приобщается к доступным ему областям бытия, через свидетельства – и к недоступным. Так, мы приобщаемся к бытию прошедших времен, имея о них свидетельства некогда живых людей. Приобщаемся к бытию далеких стран через свидетельства путешественников, их достигших. Но что делать нам, чтобы приобщиться ко временам, предшествовавшим бытию всякого, даже первого из людей? Или ко временам будущим? Или недоступным еще областям пространства? О будущем мы можем сказать, что когда-нибудь его достигнем, также как и о не достигнутых пока еще странах. Но что сказать о прошлом, достигнуть которого мы уже не в состоянии? Впрочем, и о достигаемом в будущем мы хотели бы иметь какие-то представления уже сейчас, в настоящем. В некотором смысле в этом нам помогает наш ум, который простирает имеющийся уже опыт в области недоступные посредством воображения. Делает он это, предполагая, что законы, установленные нашим предыдущим опытом, будут такими же и в недоступных нам областях бытия, либо будут меняться в согласии с иными законами, установленными также нашим предыдущим опытом. Такой путь зачастую приводил к блистательным открытиям, однако еще чаще самые основательные предположения оказывались посрамленными потому, что опыт, полученный при проникновении в ранее недоступные области бытия, не соответствовал понятиям, полученным на основе предыдущего опыта. Так, опыт кругосветных путешествий самым недалеким обывателям показал, что мы живем на шаре, опыт тщательнейших астрономических наблюдений заставил всех признать, что Земля и планеты вращаются вокруг Солнца и т.д. Уже эти успехи науки показывают, насколько гадателен, непрочен путь даже самых тщательных и осторожных предположений. Он, конечно, необходим для науки, и другого способа двигаться в незнаемое наука не имеет. Впрочем, построение обоснованных предположений – это только часть научного способа, которая теряет всякую научную ценность, если не предоставляется возможности подтвердить или опровергнуть их каким-либо опытом. Даже блистательные победы науки оказывались таковыми, только потому что опыт подтверждал истинность предварительных научных рассуждений. Таким образом, мы видим, что область науки- это область человеческого опыта. Даже теоретическая наука приобретает познавательную ценность только благодаря человеческому опыту.
Но что же делать с областями бытия недоступными человеческому опыту никогда, но приобщению к бытию которых имеет важнейшее значение для бытия человека?
Известное выражение, что человек, не знающий своего прошлого, не может знать своего будущего, вполне справедливо, т.к. обозначает, что зная прошлое, мы обладаем большим опытом для того, чтобы строить свои предположения о будущем. Чем большим опытом мы располагаем, тем более точные предположения мы можем составить. Тем более важными должны быть представления о самом начале человеческого бытия, о котором, естественно, ни один человек не может ничего сообщить. Итак, человеческое общество не может в своей среде указать на свидетеля, который поведал бы о его начале. Что же остается? Только ли строить предположения, основываясь на имеющемся опыте? Но они никогда не будут иметь значения для науки, поскольку путь в прошлое накрепко закрыт людям и потому проверки своих предположений мы никогда не сможем совершить. Такого рода непроверяемые научные построения очень опасны для науки и для процесса познания в целом. Подлежащее проверке предположение всегда ждет этого часа и потому никогда не может быть принято за несомненное. Тогда как теория, проверке не подлежащая, по одному уже стремлению заполнить хоть чем-нибудь незнаемое, принимается(?) в круг научных понятий за неимением другого.
Став привычной, она на этом только основании считается верной, а поскольку опровергнуть ее никаким научным средством нельзя, то поэтому она считается несомненно верной. Так рождается миф. Признаки мифа, как видим, таковы; во-первых, он есть некая затычка для недоступной человеческому опыту области бытия; во-вторых, принятие его за истину противоречит научному способу познания и по этой причине миф есть ложь.
Но само стремление человека восполнить незнаемое хотя бы мифом уже говорит о том, что оно должно быть заполнено иными, истинными представлениями. Для познания прошлого не годиться непосредственный опыт исследователя. Прошлое, предшествующее бытию человека, не имеет нас свидетелей из общества людей. Но ограничивается ли круг свидетелей только человеческим обществом? Наука может предложить выходящих из этого круга только т.н. «немых свидетелей», т.е. материальные предметы, несущие на себе те или иные следы событий интересующих нас времен. Но это немного и весьма сомнительно. Во-первых, наука надежно измеряет только настоящее время, тогда как вопрос датировок прошедших событий опирается, зачастую, на весьма шаткие основания. Во-вторых, поскольку эти «свидетели» немые, то говорят за них сами исследователи, в большей или меньшей степени угадывая смысл «речи» этих безмолвных созерцателей прошлого.
Но неужели гадания, столь противные науке – единственное, чем наука предлагает кормить в подобных случаях человеческий ум? Неужели не существует говорящего свидетеля прошлых событий самого начала бытия человека, да и всего сущего? Вот та точка, в которой наука нуждается в «идее Бога», чтобы не превратиться в некое гадание, справедливо презираемое наукой! Именно Бог, Творец, стоящий у истоков бытия мира и человека есть Тот Свидетель, Который имеет опыт Своего Созерцания, которого никто из сотворенных Им существ иметь не может! Конечно, потребовать от Бога ответ наука не может. Но здоровая наука и не пытается это делать. Она просто останавливается, там, где велят ей остановится ее внутренние законы и тем самым уберегается от того, чтобы войти в противоречие со своим внутренним устроением. Так наука, исследуя творение, приводит к Творцу и умолкает указывая на Него и приглашая человека установить связь со своим Творцом и получить от Него ответы, на вопросы, недоступные человеческой науке. Путь получения свидетельства Творца, т.е. Божественного Откровения, приобщения к опыту Божественного Бытия, это путь истинной религии, на которую указывает, но не заменяет наука.
Приобщение к опыту Божественного Бытия, т.е. богопознание, есть основа всякого познания, которое есть приобщение к бытию познаваемого предмета. Ведь Бог, будучи Творцом и Промыслителем всякого творения, имеет в Своем Опыте сопричастность бытию всего сущего. Именно поэтому наука, познающая мир, есть явление христианское. И хотя представление о мире, согласные с современной наукой появлялись и до Рождества Христова (также как и некоторые понятия о Божестве согласные с христианством), но истинного расцвета мировая наука, также как и религия достигли только после Боговоплощения, которое есть высшая степень Божественного Откровения, дающая нам в Таинствах Церкви совершенную возможность приобщаться к Опыту Божественного бытия, т.е. Богопознания, а значит и познания творения. Как говорит Священное Писание (Быт. 2,20-23) Адам тогда имел совершенное ведение творения, когда имел совершенное ведение Бога. После грехопадения и та, и другая способности человека подверглись порче, но после Боговоплощения, Креста, Воскресения, Пятидесятницы нам возвращена способность как к познанию Бога, так и к познанию мира. И религия, и наука получили совершенную возможность развития только в христианстве и благодаря ему.
Но для чего наука христианину? Если христианство и устанавливает связь с Источником всякого Бытия, а значит и познания - Богом, то не проще ли от Него же и получать все сведения о том, что творится в мире? Примерно так и рассуждают кликушествующие еретики, уверяя, что получают «откровения» от Бога о самых мельчайших бытовых вопросах. Не ставя под сомнение способность Бога давать эти откровения даже по самым ничтожным поводам, зададимся и другим вопросом: а во что превратится тогда человек? Не в управляемую ли Богом марионетку? Где же тогда свобода, с которой человек сотворен был Богом? Неужели всякое проявление свободы человеком есть грех? Кто-то может думать и так. Но для чего тогда Христос говорит: «Познайте истину и она сделает вас свободными?» (Ин.8,32). Неужели познавая Христа, Который по Его же словам «есть Путь, Истина и Жизнь» (Ин.14,16) мы мостим себе дорогу ко греху? Конечно нет. Хотя человеку, уходящему от греха и идущему к Богу, на время этого пути следует стать буквально марионеткой Бога, чтобы прекратить быть марионеткой греха. Но это только в области рабства, куда человек отпадает от Бога через грех. Скажем об этом подробнее.
Человек, созданный свободным, имел в том числе свободу стать несвободным, чем, к сожалению и воспользовался. Но, став несвободным, он утерял свободу быть свободным. Область бытия в которую он вступил, совершив грех и переступив границу свободы, имеет свои законы, свою геометрию, напоминающую геометрию области Пуанкаре, которая запрещает достигать границу этой области и пересекать ее. По закону этой области человек может только подчиняться чужой воле. Единственный способ покинуть эту область – в соответствии с существующими там законами подчинить свою волю другой, не подчиняющейся законам области несвободы. Это и произошло во Спасении, совершенном Христом. Только Бог, войдя в области несвободы способен не потерять свободу. «Подчинился закону, чтобы искупить подзаконных» ( Гал. 4,4-5). Смысл Боговоплощения в Том, что в области несвободы, в которой после Адама рождаются все люди, появилась свободная воля, подчиняясь которой, в силу законов области несвободы, всякий человек эту область может покинуть. Эта свободная воля – Божественная воля. Полное подчинение ей, вплоть до упразднения своей воли, - единственный способ покинуть область несвободы. Но что дальше? Ведь Христос пришел, чтобы «вывести нас в свободу славы детей Божиих» (Рим. 8,21). Неужели законы этой свободы ничем не отличаются от законов несвободы, из под которых нас выводит Христос? Очевидно, отличаются. Благодать не упраздняет свободу человека, но оберегает от вступления в область несвободы.
В деле познания наука является выражением свободы человека, а Божественное Откровение обозначает границу области свободы, за которой начинается несвобода. Чтобы не потерять свободу, исследователь должен выстраивать науку, согласовывая ее с Божественным Откровением. Это необходимое условие для того, чтобы наука не была ложной. Область лжи есть то же самое, что область несвободы. Но не противоречие с Откровением не есть достаточное условие для истинной науки. Божественное Откровение не всегда сообщает все подробности, необходимые для познания того или иного предмета тварного мира. Целью Божественного Откровения является Богопознание, которое совершенно невозможно одними лишь человеческими усилиями. Тогда как познание мира возлагается Богом на человека. Наука не основывая своих выводов непосредственно на Опыте Божественного Откровения, тем не менее, имеет его неким маяком, согласовываясь с которым, она может оставаться наукой, а не наукообразной ложью.
Таким образом, видим, что религия имеет основанием познания Опыт Бытия Божия, даруемый человеку, т.е. Божественное Откровение, а наука пользуется опытом человеческого бытия. Насколько Бытие Божие превышает бытие человеческое, настолько и религиозное познание превышает научное. Однако это не уничтожает необходимость познания научного, как и Бытие Бога не уничтожает существование бытия человека. Наоборот, как Бытие Бога есть Причина и Источник бытия человека, так и религиозное познание есть причина и источник познания научного. Научное познание настолько же оправдано с точки зрения религии, насколько бытие человека оправдано в очах Божиих.
Опыт, Божественного Откровения, на котором основывается религия, и человеческий опыт, на котором основывается наука, никогда не противоречат друг другу. Но человек, воспринимая Опыт Откровения, или свой опыт, может неправильно его оценивать и истолковывать. Причина этой способности к ошибке – поврежденность грехом человеческой природы. Это один из источников появления ложных религиозных и научных понятий. Другим источником ложных понятий является принятие ложных свидетельств научного или религиозного характера. В научной области проверка добросовестности свидетеля проще, чем в религиозной. В науке свидетели – всегда люди. А в религиозной области в свидетели зачастую напрашиваются нечистые духи, о чем предупреждает апостол : «Не всякому духу верьте.» (1Ин. 3,24). «Сатана принимает вид Ангела света» (2Кор.11,14). Но, впрочем, причина коренится в поврежденности человеческой природы, которое затрудняет различение истины от лжи, что является одной из важнейших задач в деле познания. Устранение этой поврежденности есть необходимое условие для повышения качества познания, в том числе и научного. Доводя до предела это требование, скажем, что условием совершенного познания, как религиозного, так и научного, является, как это ни смело звучит, святость исследователя. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». (Мф.5,8). А способный узреть Бога, несомненно, способен узреть и дела Его, явленные в сотворенном Им мире.
Рассмотрев соотношение религии и науки в едином деле познания еще раз повторим, что истинная наука никогда не противоречит истинной религии. Противоречия возникают тогда, когда встречаются либо: 1) ложные научные взгляды с истинной религией, 2) либо ложные религиозные взгляды с истинной наукой, 3) либо ложная наука с ложной религией. Впрочем, последнее сочетание способно породить и согласие, т.к. ложь может быть согласована с ложью. Но, даже согласовавшись друг с другом, ни ложная наука, ни ложная религия никогда не смогут согласоваться с действительностью, т.е. с Опытом Божественного Откровения и бытием человеческого опыта. «По плодам их узнаете их» (Мф.7,16). Таким образом видим, что истинная наука, в пределах своей области, способна обличить ложную религию. Впрочем, для этого сначала нужно основательно увериться в истинности науки, хотящей быть обличительницей.
Но вернемся снова к понятию, противоположному истинным религии и науки – мифу. Выше было уже сказано, что миф есть попытка хоть чем нибудь заткнуть область незнаемого. Из этого могут рождаться мифы как в научной, так и в религиозной области. Основанием живучести научных мифов является их неподверженность обычным научным способам проверки, поскольку они занимают некие «мертвые зоны» - области, недоступные человеческому опыту. А причина живучести мифов религиозных, ко всему прочему состоит в их поэтической убедительности. В чем же ее сила и что она есть ?
Поэзия также причастна к делу познания, т.е. сопричастности бытию. Она либо отражает чувственную сторону пережитой сопричастности, либо побуждает человека к приобретению опыта сопричастности бытия. Второе свойство поэзии есть ее важнейшее свойство. Поэзия есть средство побуждения человека для порыва в область незнаемого. Действие поэзии можно сравнить с действием вина, которое «веселит сердце человека» (Пс 103,15) и потому облегчает порывы человеческой воли. Но, как и вино, употребленное не в меру, поэзия, может привести к бесплодному возбуждению, упраздняющее всякое побуждение, и приводящее к истощению тела и духа. Таким образом, чрезмерное увлечение поэзией приводит к безосновательным и бесплодным порывам в области познания, приводящие к потере способности отличать желание причаститься бытию от самого причастия бытию, т.е. опыту. Это напоминает горького пьяницу, который не отличает своих дел от своих выдумок.
Основная болезнь ума, опьяненного чрезмерной поэзией, - это принятие своих очень ярких порывов к познанию за само познание. Эта болезнь есть мощнейшая причина мифотворчества.
Мифологические религии отличаются крайней поэтичностью и в своих культах много стараются о возбуждении чувств своих последователей, что усиливает поэтическое опьянение. Зачастую культы эти носят экстатический или оргиастический характер.
Поэзию можно определить как чувственное предположение. Мы видели, что наука также делает предположение, но если в науке - это распространение опыта, осмысленного в созерцании, на область, недоступную опыту, то поэзия есть распространение чувств, порожденных опытом, на область, опыту недоступную. И тот и другой род предположений требует осторожного с собой обращения. Т.к. при забвении необоснованного характера предположений их можно принять за несомненную истину и тем породить миф.
Употребленные в меру и правильно предположения в области науки и поэзии могут сослужить добрую службу человеку в деле познания. Их можно уподобить хлебу и вину, о которых говорится в псалме: «и вино веселит сердце человека и хлеб сердце человека укрепит» (Пс. 103,15). Говоря о хлебе и вине, необходимых для питания тела человека, нельзя забыть и о иных Хлебе и Вине, то есть Теле и Крови Иисуса Христа, данных нам в Евхаристии - величайшем таинстве Церкви, которое нам дарует высочайшее познание- познание Бога и делает нас способными к познанию мира. Горе человеку, если он главнейшим считает только свое телесное существование и не думает о душе. Горе человеку, если он, познавая, познает только мир, не думая о познании Бога. Горе человеку, если он «хлеб и вино» познания мира поставит выше истинных Хлеба и Вина евхаристии! Эти предположительные «хлеб и вино» приводят лишь к познанию тварного мира, да и то при правильном их использовании, а Хлеб и Вино евхаристии т.е. истинные Тело и Кровь Христовы в Таинстве Причастия дают нам познание Самого Бога – Творца всяческих! Так порождение мифов может увести человека и от познания Бога и от познания мира, т.е. исказить и религию и науку. Поэтому задачей, важнейшей и для религии и для науки является демифологизация сознания, освобождение сознания человека от рабства ложных представлений, стремящихся присвоить себе вид и власть истины.
Как видим, истинная наука служит человеку к тому, чтобы, научив его следовать законам мира, указать на его Творца, покорившись Которому, человек способен выйти из области несвободы в область свободы чад Божиих. Эта цель есть единая цель истинной религии и науки и единственная для всякого человека.